«Вас удивит, быть может, что два года тому назад в наших архивах открыли отрывок поэмы, сочиненной неизвестным автором XII столетия, под названием «Песнь Игоревых воинов», – который может сравниться с самыми прекрасными местами поэм Оссиана. Слог, исполненный энергии, чувства величайшего героизма, поражающие образы, почерпнутые из ужасов природы, составляют достоинство этого отрывка…» – так писал в октябрьской книжке за 1797 г. гамбургского журнала “Spectateur du Nord” Н. М. Карамзин.

В 1771 г. царское правительство издало указ, по которому Святейшему Синоду разрешалось собрать из монастырских архивов все рукописи, представляющие интерес для русской истории.

Обер-прокурор Синода граф А. И. Мусин-Пушкин, историк и знаток русской старины, обычно сам просматривал новые поступления. Одной из книг, присланной архимандритом Иоилем Быковским из Ярославля, оказался сборник 323, в состав которого входили редкие на Руси произведения: «Сказание об Индии богатой», «Сказание о премудром Акире», «Девгениево деяние» и др. Среди церковной схоластики все эти произведения, наполненные фантастикой, богатырством, романтической нежностью, звучали резким диссонансом. Духовенство налагало суровые запреты на подобные сочинения, их редко переписывали и охотно предавали забвению.

В этом же сборнике находился единственный список «Слова о полку Игореве». Произведение заинтересовало А. И. Мусина-Пушкина, он забрал рукопись себе и стал ее, изучать вместе со специалистами, имевшими опыт палеографической работы, — директором Московского архива Коллегии иностранных дел историком Н. Н. Бантыш-Каменским и его помощником А. Ф. Малиновским.

Русская филология в конце XVIII – начале XIХ столетий еще только открывала для себя древнюю русскую литературу, которая значительно отличается от «новой». Палеография – наука о письме и внешнем виде древних рукописей – делала в России первые шаги. И рукописный характер произведения (индивидуальные  особенности писца, непривычный алфавит и приемы письма), и особенности строя древнего языка, и необычные, давно забытые реалии – все это создавало большие затруднения при работе над рукописью «Слова». Вот почему исследователи подготовили текст к публикации только к началу нового века.

Издатели постарались тщательно изучить рукопись, объяснить «темные» места, дать возможные исторические справки, максимально точно перевести текст на современный русский, язык. Для отдельного издания были подготовлены предисловие с краткой характеристикой эпохи и обстоятельств похода князя Игоря, русский перевод с историческими, географическими и лингвистическими комментариями и генеалогическая таблица русских князей, упомянутых в «Слове».

В 1800 г. поэма увидела свет. Она вышла в Москве отдельной книгой под названием «Героическая песнь о походе на половцев удельнаго князя Новагорода-Северскаго Игоря Святославича, писанная старинным русским языком в исходе XII столетий с переложением на употребляемое ныне наречие». Это издание стало большим событием в литературной и культурной жизни русского общества XIX в. Оно дало толчок не только изучению самой поэмы, но и самым разнообразным филологическим изысканиям в области русской старины.

К сожалению, рукопись «Слова о полку Игореве» погибла во время пожара Москвы в 1812 г. Второго списка этого произведения до сих пор обнаружить не удалось.

В настоящее время основе всех исследований поэмы ныне лежат три источника: первое издание, копия, сделанная владельцем для Екатерины II в 1795 г. (она имеет существенные отличая от первого издания) и выписки из текста, обнаруженные в архиве поэта и историка Н. М. Карамзина.

В связи с еще весьма слабым развитием русской палеографической науки первыми издателями было допущено много ошибок – неправильных прочтений (так называемых «темных» мест) и неверных толкований реалий XII в., что искажало смысл и идею произведения. Ошибки, очевидно, существовали и в самом тексте рукописи. Установлено, что единственный, ныне утраченный список «Слова» был сделан в XVI в., а значит, писец не знал особенностей языка XII столетия, многих понятий той исторической эпохи и мог неправильно переписать текст источника.

Первейшая задача, встающая перед исследователями «Слова», – это задача «реставрации» текста произведения. Проблемы текстологии привлекают внимание многих ученых, ими выдвигаются различные версии прочтения «темных» мест, открываются все новые и новые доказательства правильности тех или иных гипотез, почерпнутые из области лингвистики, истории, археологии, этнографии, географии, астрономии и многих других наук.

Первоначальный текст поэмы сначала восстанавливался с помощью палеографии, то есть ученые пытались воспроизвести его, максимально приведя в соответствие с правилами древнерусского языка; затем вступил в свои права метод конъектуральной критики, который требует очень высокой филологической и исторической подготовки и заключается в правке текста на основании строго научно обоснованных догадок.

Сейчас текст, издаваемый массовыми тиражами художественными и научными издательствами, весьма отличается от мусин-пушкинского варианта. Достаточно сказать, что только А. А. Потебня внес 722 поправки. Выявлены новые, неизвестные первым исследователям реалии, значительно пополнились наши знания в области языка – все это позволяет более точно воспроизводить и комментировать текст.

Примеры интересных конъектур в тексте «Слова о полку Игореве».

В первом издании, например, в характеристике курских воинов можно было прочесть: . А. И. Мусин-Пушкин неправильно разбивал текст на слова и, соответственно, давал неправильный перевод: «Мои куряне в цель стрелять знающи…» Уже Н. М. Карамзин указывал, что следует читать слитно «къмети», что означает «воины, дружинники». Теперь это место печатается так: (перевод: «…а мои куряне опытные воины…»). Это бесспорная конъектура.

Аналогичным «темным» местом было описание дурных предзнаменований природы. Первые издатели прочитали отрывок так: «…свист зверинъ въ стазби; дивъ кличетъ връху древа…». Непонятное слово «стазби» они осмыслили по-своему и дали перевод: «…ревут звери стадам, кричит филин на вершине дерева…» Н. М. Карамзин понимал это слово как «стезя» и переводил «по дорогам». Исследователь Д. К. Дубенский перевел: «Звери кричат по степям…» Были попытки толковать загадочное «стазби» как «пастбище».

Верную поправку предложил академик В. Н. Перетц. Первые исследователи или переписчик ХVI в, не заметили надстрочной выносной буквы «с», которая писалась как маленькая запятая под титлом (скобкой). Первоначально в рукописи было:

Теперь нужно правильно разделить строку на слова:

(«поднялся рев зверей, встрепенулся див»).

Не все поправки, вносимые в текст первого издания, верны и необходимы. Чтобы решать текстологические проблемы «Слова» нужно обладать большими познаниями в различных областях наук и незаурядным художественным чутьем.

Бой полка Игоря Святославича Новгород-Северского с передовым отрядом половцев и захват половецких веж. Миниатюра Радзивилловской летописи. Илл. из открытого источника. URL: https://www.runivers.ru/upload/iblock/f42/M.%20583.jpg

Все, конечно, хорошо помнят начало «Слова о полку Игореве»:

Сразу же камнем преткновения стало выражение «мыслию по древу». М. Н. Погодин предположил, что здесь допущена описка и следует читать «мысью по древу». С точки зрения исследователя, автор употребил серию однотипных сравнений с использованием зоологических образов: волк, орел и еще какое-то животное. Весьма удачно совпало, что в псковских народных говорах есть слово «мысь» в значении ‘векша, белка’ (это значение фиксирует словарь В. И. Даля).

Части исследователей конъектура понравилась. Были даже попытки поправить поправку. Н. М. Егоров предположил, что «мысь» – это «лесная мышь», или лесная соня. С его гипотезой спорил Н. В. Шарлемань, высказавший сомнение в том, чтобы ночной медлительный и малоизвестный зверек мог дать материал для создания художественного высоко поэтического образа.

Съезд русских князей по призыву Святослава Всеволодовича Киевского в связи с получением вестей о гибели Игорева полка. Миниатюра Радзивилловской летописи. Илл. из открытого источника. URL: https://www.runivers.ru/upload/iblock/c77/M.%20587.jpg

Но конъектура «мысль» – «мысь» все-таки не оправдала себя.

На первый взгляд, разумеется, очень заманчиво согласиться с погодинской правкой текста, триада зоологических сравнений кажется убедительной. Но опыт исследовательской работы над поэмой давно заставил ученых придти к выводу, что в этом произведении нет слов и образов, которые не имели бы глубокой внутренней связи с целостной системой ассоциативного мышления автора.

Перечитаем поэму, обращая внимание на употребление слова «мысль». Оно встречается еще пять раз. Причем в своем обращении к Бояну автор использует аналогичный прием:

Итак, «растекаться мыслию по древу» и «скакать по мыслену древу». Ясно, что именно здесь следует искать и художественные, и идейные соответствия. Ассоциативные представления автора о художественном творчестве, о полете творческой мысли отчетливо вырисовываются в анализируемых фразах.

В обоих случаях речь строится таким образом, что после употребления оборота со словом «мысль» дается конкретизация описываемого процесса. «Растекаться мыслию по древу» – значит уподоблять свое повествование бегу серого волка по земле и полету сизого орла под облаками. А «скакать по мыслену древу» – это летать умом под облаками, рыскать «въ тропу Трояню чресъ поля на горы», то есть охватывать в своих рассуждениях большие географические и исторические пространства.

Таким образом, выявляется и точка зрения автора на сам творческий процесс. Мысль художника подвижна и деятельна, она находится в состоянии постоянного изменения – без этого нет и не может быть настоящего творчества.

Кстати, в трех других случаях слово «мысль» в поэме соединяется с глаголами движения: «храбрая мысль носит ваш ум…», «…не мыслию ль ти прилетети издалеча…», «…Игорь мыслию поля мерит отъ великаго Дону до малаго Донца…».

Очевидно, что исследователи в своих рассуждениях совершили круг и вернулись к признанию правильности текста первого издания. Но все филологические битвы по этому поведу выглядят просто забавным недоразумением, если вспомнить, с какой гениальной прозорливостью А. С. Пушкин увидел в этой формуле «пример того, каким образом слагали песни в старину».

Бегство Игоря Святославича Новгород-Северского из половецкого плена; безуспешная погоня половцев; возвращение Игоря в Русь. Миниатюра Радзивилловской летописи. Илл. из открытого источника. URL: https://www.runivers.ru/upload/iblock/6c3/M.%20590.jpg

Такова история неудачной конъектуры. Однако, гораздо больше поправок, внесенных исследователями, – вполне оправданы. В тексте поэмы остается еще много неясных мест, которые ждут своего комментария. Ведутся споры о том, не были ли перепутаны листы рукописи, не был ли утерян какой-то лист, содержание которого объяснило бы все намеки автора и т.п.

Есть, к сожалению, в «Слове» и такие места, которые не поддаются прочтению и, по-видимому, останутся «темными». Например, «…и схоти ю на кровать, и рек…» (при описании смерти Изяслава Васильковича) или «…рекъ Боянъ и ходы на Святославля пестворца стараго времени Ярославля коганя хоти…» (в заключении). Все попытки дать конъектуральную критику подобных отрывков остаются неубедительными.

Текстологические проблемы «Слова о полку игореве» решены далеко не все, работа продолжается.